Краков.

V.

(Схема №4)

Став 31-го октября квартиро-биваком в селе Милочице-Сломнички, полк выставил сторожевое охранение фронтом на юго-запад, в сторону Краковских фортов в лесу у с. Весела, в 6-7, примерно, верстах от австрийской границы.

В этом положении полк простоял двое суток (1 и 2 ноября). Погода в эти дни вдруг резко изменилась. Неожиданно наступила ранняя, для южной Польши, зима и выпал снег (2-го ноября). Отсутствие теплых вещей стало сильно сказываться. Трудно было рыть окопы в промерзшем грунте.

О противнике, однако, ничего слышно не было. Австрийцы, казалось, засели в Кракове и оттуда вели только осторожную разведку. О начале, на севере, Лодзинского сражения нам решительно ничего не было известно. Точно также мы (да и наше командование) ничего не подозревали о наступательных планах австрийцев со стороны Кракова.

Все, что нам было известно, да и то лишь в самых общих чертах, это то, что мы должны были, двигаясь мимо крепости Кракова, наступать на Силезию.

Задержка левофланговых корпусов 9-й армии (частично наступавших по южному берегу р. Вислы) замедлила и наше выступление и поэтому, взамен 1-го ноября, полк выступил из Милочице-Сломничков лишь 3-го ноября. Направление движения было дано через Скалу на Олькуш.

Выступив 3-го ноября, рано утром, в холодный и довольно ясный зимний день, полк, переправившись через речку Длугню у с. Ивановице шел через Нов. Весь на пос. Скалу.

Совершенно для нас неожиданно с левого фланга со стороны дер. Пржебыславице мы были обстреляны артиллерийским огнем и, в направлении на эту деревню, был спешно направлен наш IV-й батальон полковника фон-Тимрота 2. Головные батальоны полка дошли до п. Скала, где были остановлены. Сразу стало ясно, что казавшаяся нам до сих пор пассивность австрийцев со стороны Кракова была только мнимой и, что угроза нашему наступлению нависала как раз с этой стороны.

Вот, что имело место на самом деле. 1-я австрийская армия генерала Данкля, с которой мы все время дрались (и под Люблиным, и под Ивангородом), отошла еще 27-го октября своим правым флангом за ручей Прадник (т.е. за селения Скала – Янгрот). 4-я же австрийская армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда, из Галиции, была переброшена к крепости Кракову, куда она и сосредоточилась, в составе 7-ми дивизий, к 31-му октября.

Таким образом, п. Скала образовывал, как бы вершину прямого угла между, занявшей укрепленную позицию тянувшуюся от нее к северу, 1-й австрийской армией и собравшейся к югу от нее в Кракове 4-й.

Как раз в эти клещи, или в стык этих двух армий, и шел наш полк 3-го ноября в составе 1-й Гвардейской пехотной дивизии.

План австрийцев заключался в следующем. Днем, 2-го ноября австрийской ставкой был дан следующий приказ: «4-я армия, по возможности внезапно, атакует с утра 3-го ноября. Основной задачей на 3-е ноября ставится достижение рубежа Нове-Бржесно (на Висле) – высот восточнее Сломники, дабы обеспечить охватывающий удар 1-й армии и возможность наступления в решающем направлении 4-го ноября». 1-й армии еще 31-го октября было приказано быть готовой к утру 3-го ноября примкнуть к наступлению 4-й армии[1].

Данное 4-й австрийской армии на 3-е ноября направление наступления, как раз своим левым флангом резало путь наступления полка на Скалу.

В ночь на 3-е ноября 4-я австрийская армия двинулась, дабы занять исходное положение для наступления, к северному поясу Краковских фортов.

Из-за задержек в движении головные колонны 4-й австрийской армии достигли русской границы лишь к часу пополудни. От границы до пути наступления нашего полка оставалось лишь 5-8 верст и столкновение, еще до наступления сумерок, становилось неизбежным. В частности, к наступлению темноты 3-го ноября австрийцы левым флангом своей 4-й армии (VI-й венгерский корпус фельдмаршала-лейтенанта барона Арц фон-Штрауссенбурга, в 1916 г. сменившего генерала Конрада фон-Гетцендорфа на посту начальника штаба всех вооруженных сил Австро-Венгрии) с боем заняли высоту у с. Ржеплин. На 4-ое ноября 4-й армии ставилось задачей «сбить противника неотступно преследуя на Мехов – устье р. Нидзицы (т.е. на переход к северо-востоку).

Наш IV-й батальон развернулся в общем по южной опушке рощи, что южнее села Пржебыславице, своим правым флангом (14-я рота) против с. Ржеплин и, далее, справа налево – 15-я, 16-я и 13-я роты. Фронт для батальона был очень растянут и в частности, между 15-й и 16-й ротам образовался довольно большой разрыв. Большая часть полка в то же время была еще у Скалы.

В ночь на 4-е ноября полк повернул обратно и развернул II-й и III-й батальоны в районе Нов. Весь (штаб полка) – Пржебыславице, но уже фронтом не на запад, а на юг, против угрозы австрийцев со стороны Кракова.

Против полка в эту ночь была 45-я ландверная австрийская дивизия (польско-русская) фельдмаршала-лейтенанта Любичича, приданная VI-му венгерскому корпусу.

Настало утро 4-го ноября. 45-я ландверная австрийская дивизия, наступая, овладела высотами севернее Ржеплина и Красенеца. На поддержку ее правого фланга была двинута еще и 27-я венгерская дивизия фельдмаршала-лейтенанта Риттера Герстенберга фон-Рейхсэгг унд Геретберг.

Поворот полка на юг и особенно своевременное выдвижение нашего IV-го батальона сыграли большую роль. В самом деле, 45-я австрийская дивизия первоначально шла своим левым флангом на Ивановице, занятие же нашим IV-м батальоном рощи к югу от Пржебыславице заставили ее «повернуть фронт на северо-запад, так как русская Гвардия прочно закрепилась в районе Скалы в стыке между 4-ой и 1-ой армиями»[2].

Другими словами, наступление нашего полка (в составе 1-й Гвардейской пехотной дивизии) и наступление левого фланга 4-й австрийской армии (ее 45-я дивизия) сошлись под углом и в районе Пржебыславице – Ржеплин – Красенец произошла их встреча. Задача австрийцев была наступательной – отбросить нас на северо-восток за Мехов; наша задача – оборонительной, прикрыть наше наступление со стороны Скалы и Кракова. Тем, что мы успели еще с вечера 3-го ноября зацепиться за Пржебыславицкую рощу, мы заставили 45-ю австрийскую дивизию, взамен наступления через Ивановице, повернуть на северо-запад и вести бой за Ржеплинские высоты, отрываясь от общего направления наступления своей армии (на северо-восток). Это и вызвало ввод в дело 4-го ноября, на правом фланге 45-й дивизии, 27-й венгерской (своим левым флангом через Красенец).

Подавляющее превосходство в силах австрийцев на фронте полка поставило нас в очень тяжелое положение. Тем более, что левый фланг полка со стороны Ивановице и «Порванов-Иванов» был совершенно открыт, так как выдвижение Гвардии к Скале оторвало ее от XXV-го корпуса (ее левого соседа) и, спешно перебрасывавшийся через Вислу, наш XVIII-й корпус мог подойти не ранее 5-го ноября.

Поэтому, с утра 4-го ноября, на левый фланг полка из Пржебыславице к ф. Любавка был выдвинут наш I-й батальон (полковника фон-Сиверса I) без 2-й роты, которая была с рассветом вдвинута в разрыв между 15-й и 16-й ротами на фронте IV-го батальона. Объединение же командования в районе Пржебыславице командиром полка было возложено на своего помощника – полковника фон-Тимрота I. Положение на левом фланге, однако, как выяснилось, оказалось сравнительно благополучным. В 9 час. 30 мин. утра, 4-го ноября, из Любавки командир Роты Его Величества капитан Попов доносил полковнику фон-Тимроту: «В дер. Любавка и Ивановице противник наступает. Вошел в связь с казаками 9-го Донского полка, 1-й Донской казачьей дивизии, на склоне горы, что южнее Ивановице»[3].

Поэтому, I-й батальон (без 2-й роты) перешел в Сулковице, где и заночевал, став уступом за левым флангом нашего IV-го батальона.

Особенно тяжелым было положение на фронте IV-го батальона и, вдвинутой в его фронт, 2-й роты.

Вот как описывают положение в этот день (4-го ноября) участники боя на этом фронте:

«2-я рота в цепи быстро двинулась вперед и заняла прорыв между 14-й и 16-й ротами[4], открыв сильный ружейный огонь по наступавшим австрийцам. Наступление неприятеля было остановлено (пулеметов у 2-й роты не было). Рота заняла позицию на опушке леса[5] в сильно пересеченной местности с каменистой почвой. В некоторых местах позиции, особенно против левого фланга роты, австрийцы были очень близко. Позиция, занятая ротой, была очень растянута. Был мороз, и, при каменистой почве, невозможно было окопаться. Австрийцы все время стреляли, и рота несла большие потери убитыми и ранеными. Считая положение на левом фланге роты наиболее опасным, я, с ротной связью, расположился там, лежа почти в цепи. Взводные и отделенные командиры убывали убитыми и ранеными, заменяясь заместителями. Санитары геройски помогали раненым и почти все выбыли из строя убитыми и ранеными. Офицеры и солдаты вели себя выше всякой похвалы... На запрос штаба полка о положении, я отвечал, что дух роты бодрый и, что мы держимся несмотря на большие потери. По-моему, 14-я и 16-я роты находились в значительно лучших условиях, так как не понесли таких потерь, как 2-я не имевшая пулеметов. Ужин нельзя было подвезти в походной кухне и роте лишь поздно вечером принесли хлеб, а офицерам холодную закуску. Помню, как один солдат из ротной связи принеся хлеб с радостью мне об этом заявил, но не успел он лечь, как был убит пулей в висок и остался лежать рядом со мною»[6].

Один из младших офицеров 2-й роты так дополнил это описание:

«Положение нашей роты на позиции было очень тяжелое – только на правом фланге стрелки были укрыты канавой и валиком аршина в полтора высотой, на остальных же участках люди были расположены в одиночных «лунках» на дистанции от 5-ти до 10-ти шагов друг от друга. Продвинуть позицию вперед было невозможно, так как продольная складка местности между нашими и австрийскими окопами не превышала полуаршина и, следовательно, не представляла достаточного закрытия для передвижений в ста шагах от противника, сидевшего в окопах полной профили. Уходить же назад к углубленной дороге, означало лишиться довольно недурного обстрела и, главное, понизить высокий дух роты. Несмотря на очевидную невыгодность нашей позиции, мы, до самого вечера (4-го ноября) буквально не давали австрийцам возможности высунуть голову из их отличного окопа (когда мы потом его заняли, то нашли около 90 трупов с головными ранениями). Окрыленные таким успехом наши люди отбросили всякую осторожность и к концу первого дня (4-го ноября) начали стоя бить по австрийскому окопу. Естественно, что такая повальная неосторожность стоила нам больших потерь: был ранен Тимашев, смертельно ранен в живот сверхсрочный ст. унтер-офицер Печур и многие другие. До часу ночи лил дождь, а потом начало подмерзать и люди начали буквально примерзать к своим лункам»[7].

Таково было положение на наиболее трудном участке фронта. Немногим лучше оно было, однако, и на фронте других рот IV-го батальона:

«IV-й батальон занял правый фланг полковой позиции, имея вправо от себя II-й батальон Лейб-Гвардии Преображенского полка. На правом фланге стала 14-я рота, имея левым соседом 15-ю роту, справа трудную связь с Преображенцами, а в версте впереди тонувшую в глубокой лощине деревню Ржеплин. Влево от 15-й роты разместилась 13-я рота[8]. Между нами был большой прорыв, наблюдаемый редкими дозорами... В ночной темноте светился город Краков, у противника загорались и погасали пожары, наконец стрельба – враги нащупывали друг друга, рыскали патрули и рылись окопы под прикрытием секретов.

Утро 4-го ноября ознаменовалось усиленными поисками количественно сильно нас превышающих австрийцев. На фронте 16-й роты шла учащенная стрельба. Прорыв левее 15-й роты неоднократно манил к себе противника, но все его наступления успешно отражались огнем с ближних дистанций, при чем особенно отличались хохлы-пулеметчики при 14-й роте. Около полудня, 4-го ноября, позиции 14-й и 15-й рот подверглись тяжелой бомбардировке неприятельской артиллерии крупного калибра. За снарядами шли вихри с сучьями и поленьями; разрывы влекли за собой фонтаны земли, стоны прорезываемого воздуха, давали поразительный эффект. Наши окопы были уничтожены. Тяжкие потери в людях, а главное психическая подавленность, обещали мало хорошего. Младших офицеров в ротах не было. Около 14-ти часов стало известно, что 15-я рота утратила боеспособность, но вечером было собрано около полуроты, которая вошла в подчинение командующему 14-й ротой. Последующие старания противника нанести поражение Семеновцам не увенчались успехом...»[9].

Подведя всему этому итог, можно сказать, что за 4-е ноября полк, неся большие потери, все же не только прочно зацепился за Пржебыславицкую рощу, но и сломил наступление 45-й австрийской дивизии, наступавшей на левом фланге 4-й австрийской армии. За этот день полк потерял раненым младш. офицера 2-й роты прапорщика Тимашева.

Не отрицают этого, впрочем, и наши противники. «В Ставке, - пишет австрийская история войны, - были разочарованы ходом дела 4-го ноября. Там надеялись, что удастся, совместным наступлением 4-й и 1-й армий, отбросить противника за реку Черняву. Однако, вместо этого, на всем фронте от Кракова до Ченстохова возникли упорные бои на месте»[10]. Начальник штаба австро-венгерской армии генерал Конрад фон-Гетцендорф в своих воспоминаниях прямо пишет, что «4-го ноября наступление 45-й ландверной дивизии было приостановлено наступлением Гвардии со стороны Ивановице». Это последнее свидетельство особенно важно для полка. Действительно, указание на наступление русской Гвардии со стороны Ивановице, приостановившее 4-го ноября наступление 45-й австрийской дивизии, прямо и целиком относится к нашему полку. В самом деле – Ивановице примыкала к левому флангу фронта нашего полка, левее нас никаких гвардейских частей не было, так как Семеновцы были на крайнем левом фланге Гвардии. Следовательно, упоминание о наступлении Гвардии от Ивановице – прямо указывает на действия нашего полка 4-го ноября.

Наступил 2-ой день Краковского сражения – 5-ое ноября. Подкрепленные частями нашего III-го батальона, роты IV-го батальона со 2-й ротой продолжали занимать фронт по южной опушке Пржебыславицкой рощи, а наш I-й батальон (без 2-й роты) с утра выдвинулся сперва на гребень восточнее с. Сулковице, а затем, ведя разведку на Порванов Иванов, выдвинулся на юго-восточную опушку с. Сулковице, войдя в связь с подходившими слева полком 23-й пехотной дивизии (XVIII корпуса). На фронте I-го батальона утром и днем шла довольно редкая перестрелка с австрийцами, окопавшимися в районе Порваново-Иванов. Своим правым флангом наш I-й батальон примкнул к левофланговой роте IV-го батальона (13-й) у Г. дв. Сулковице[11].

Австрийцы, несмотря на то, что их атаки 4-го ноября разбились о стойкость русской Гвардии, все же решили продолжать наступление и 5-го ноября. На этот день 4-й и 1-й армиям было поручено: «содействуя друг другу согласованными действиями X-го (от Скалы) и VI-го (от Ржеплина – Красенеца) корпусов возможно скорее овладеть высотами у Скалы»[12]. С этой целью правее 45-й дивизии 5-го ноября повели наступление, как было уже упомянуто выше, и взятая из резерва 27-я венгерская дивизия.

Особенно тяжелым было положение на нашем правом фланге на стыке с Преображенцами.

Вот как его описывает командир нашей правофланговой 14-й роты[13]:

«С участка Лейб-Гвардии Преображенского полка был слышен перемежающийся огонь. Во II-м батальоне и, в частности, в роте подпоручика Кульнева, проявилась особо оживленная деятельность – по-видимому, там назревало весьма критическое положение. Около 15-ти час., получив от Преображенцев записку правого соседа с просьбой о немедленной поддержке и быстро написав донесение полковнику Тимроту 2, об общем положении дел, командир 14-й роты Семеновцев отправил свое донесение со связью и унтер-офицером Преображенцем с запиской о помощи в штаб IV-го батальона. Приближались сумерки – шел семнадцатый час. Противник, группируясь в лощине дер. Ржеплин, держал под угрозой скорого захвата и под ближним ружейным огнем, одно из строений господской усадьбы, что севернее названной деревни, в котором с трудом держался Преображенец поручик Кульнев, неся значительные потери в своей небольшой кучке солдат. Правый фланг позиции нашего полка оказывался изолированным. Глубокие лощины при дер. Ржеплин, спасали австрийцев от нашего огня; наступало время, обязывающее выправить положение. Командир 14-й роты Семеновцев приказал подпрапорщику 15-й роты занять постами участок 14-й роты и тщательно наблюдать фланги, сам же, послав соответствующее донесение в штаб своего батальона, имея впереди разведчиков, пополз со своей ротой к деревне Ржеплин. Подступы были благоприятны. Приблизившись к ее восточной окраине 14-я рота кучей, без выстрела, обрушилась на открывших было огонь австрийцев; несколько минут штыковой работы и Семеновцы уже гнали бегущего врага. Через полчаса вся деревня Ржеплин уже была в наших руках. Преображенцы, находившиеся в трудном положении в упомянутом уже строении господской усадьбы, слились с Семеновцами, 14-й ротой. Около 21 часа, выставив охранение южнее дер. Ржеплин, командир 14-й роты Семеновцев послал письменное донесение о свершившемся командиру IV-го батальона полковнику фон-Тимрот 2.

Местность южнее дер. Ржеплин представляла собой ровное картофельное поле с подъемом на юг, наверху которого в полуверсте было заметно крупное сосредоточение противника. – Утренние потери 14-й роты были значительно больше, понесенных при атаке дер. Ржеплин. Наступившая темнота, удаленность захваченной позиции от нашей предыдущей и возможность контр-атаки не дали возможности заняться определением числа пленных и правильной отсылкой их в штаб полка. Есть основание предполагать, что значительная часть захваченных австрийцев или разбежалась или была принята Преображенцами. На фронте наступила тишина».

Стихийный перелом произошел к вечеру 5-го ноября и на всем остальном фронте полка, начиная с его левого фланга. Атаки австрийцев, несмотря на ввод ими в дело 27-й венгерской дивизии, стали выдыхаться, на наш же левый фланг подошел свежий XVIII-й корпус (23-й пехотной дивизии).

Вот как описывает непосредственный участник боя этот перелом:

«Вследствие тяжелого положения в IV-м батальоне, было получено приказание I-му батальону принять вправо и усилить фронт IV-го батальона. Ко времени получения этого приказания[14] австрийцы, по-видимому, по всему фронту перешли в наступление. На нашем левом фланге они были, очень удачно, встречены сосредоточенным артиллерийским огнем батарей 23-й артиллерийской бригады и кажется одной из батарей нашей Лейб-Гвардии 1-й артиллерийской бригады.

Австрийцы не выдержали огня и повернули обратно. Видя бегущего неприятеля I-й батальон, по собственному почину, перешел в энергичное наступление прямо против себя, заходя левым плечом. В первой линии были, начиная справа: Его Величества и 3-я роты, а во второй – 4-я (за Е. В. ротой). Наступление было настолько стремительно, что австрийцы, не оказывая сопротивления, целыми толпами сдавались в плен.

В районе горы «Кепура»[15], где были захвачены неприятельские окопы, моя рота поравнялась с 13-й ротой. Я приказал не задерживаться в окопах и продолжать наступление. Спустившись в глубокий овраг южнее горы Кепура я нашел там Его Величества и 3-ю роты и много пленных. К этому времени начался сильнейший шрапнельный обстрел всего этого района. Австрийская тяжелая артиллерия била по горе Кепура и району Г. дв. Сулковице. Люди жались к стенкам оврага, особенно пленные. Опасаясь, что мы, лишенные здесь не только обстрела, но и обзора, в случае контр-атаки австрийцев, можем попасть в очень тяжелое положение, я, чтобы ориентироваться, взобрался со связью по крутому скату оврага наверх и осмотрелся. Мне представилась следующая картина: где-то севернее опушки леса стояла батарея противника, открывшая беглый огонь по нашему району (я ясно видел вспышки); все поле передо мной было усеяно отступавшими в беспорядке австрийцами, немного левее меня, также поднявшись на край оврага, стоял пулеметный взвод I-го батальона без прикрытия, еще левее и впереди – ф. Красенец.

Пулеметчик унтер-офицер, увидев нашу группу, бросился ко мне с просьбой ему помочь, так как он со своего места обстрела почти не имеет, а продвинуться вперед один не решается. Все виденное мною еще более меня убедило в необходимости скорей выбраться из оврага и двигаться дальше и я, передав через связь и крикнув сам «4-я рота вперед», присоединил к себе пулеметный взвод и бросился к фольварку (Красенец). Заняв его без сопротивления, немедленно двинулся с ротой дальше. Бывшие в районе фольварка и дальше австрийцы сдавались без боя и представляли собой отдельных людей или разрозненные группы.

Неприятельская батарея, по-видимому, заметив наше движение, прекратила огонь и снялась с позиции. Дойдя до большой дороги – Ивановице – Красенец, где от этой дороги отходит дорога на Ржеплин, я остановил роту и приказал разобраться во взводах, а вперед выслал охотников, с подпоручиком Купреяновым, которые на плечах отступавших австрийцев ворвались в самую деревню Красенец. Охотники захватили еще десятка два пленных (с 2-мя офицерами) и благополучно присоединились к роте.

Ни справа, ни слева от меня я наших частей не видел...

Вскоре, слева, со стороны с. Дамице начался ружейный огонь. Я рассыпал роту вправо и влево от дороги Ивановице – Красенец и завязал перестрелку, вскоре, из-за наступившей темноты, прекратившуюся. Около занятого мной перекрестка дороги находилось несколько домов (по 2-х верстной карте «к Крас.»), где у австрийцев был перевязочный пункт; они не успели его эвакуировать и дома были полны ранеными. В сумерках ко мне подтянулись справа Его Величества, а слева 3-я роты»[16].

Другой участник этого боя, командир нашей 3-й роты дополняет описание: «Атака 5-го ноября произошла настолько неожиданно, что я едва успел вывести 3-ю роту, чтобы не отстать от первой линии. Но это произошло настолько быстро, что заградительный огонь австрийцев, из тяжелых орудий, бил за нами по пустому месту. Атаку поддержала армейская артиллерия (23-й бригады) и замечательно удачно: шрапнель рвалась все время непосредственно перед нашими цепями. Все поле было устлано австрийскими трупами, такое количество убитых и раненых я видел только под Красноставом в 1915 году. В овраге у ф. Красенец лежало несколько сот трупов, уложенных длинными рядами. Мы понесли потери от австрийской шрапнели и ружейного огня, который бил нам в левый фланг. В 3-й роте было около 25 раненых и убитых. Я сам получил сильный удар осколком в правую сторону груди, от чего к счастью пострадала только шинель, а собственная кожа выдержала! Во время атаки было взято около 400 пленных, только нашим батальоном. Видели, как снималась австрийская артиллерия с позиций, но это было далеко, ружейный огонь наш не производил на нее нужного воздействия, а бежать дальше не могли – выдохлись!»[17]

Совершенно такова же была картина вечерней атаки полка, 5-го ноября, и на крайнем его правом фланге. Действительно, начавшись с левого фланга (три роты нашего I-го батальона), она сейчас же передалась и на левый фланг нашего IV-го батальона (слева направо: 13-я, 16-я и 2-я роты).

Вот ее описание участником этой атаки на правом фланге:

«... Я начал обходить позицию, занимаемую 2-й ротой. В некоторых местах приходилось продвигаться ползком, так как австрийцы по каждому кто поднимал голову – стреляли. Я не успел дойти до середины роты, как мне указал солдат, что значительно слева от позиции занимаемой 16-й ротой, наша пехота двигается на противника и наша артиллерия слева сильно обстреливает австрийцев. Люди стали готовиться перейти в наступление. Я отдал приказание перейти в атаку. Рота двинулась вперед, причем до правого фланга приказание не успело вероятно дойти и люди сами пошли вперед, видя, что середина роты наступает. Против правого фланга роты находились венгры, которые по рассказу подпрапорщика Рыбалкина, перешли в штыки. На левом фланге роты сдалось 265 австрийцев, между которыми было 4 младших офицера. 14-я и 16-я роты нашего полка также перешли в наступление. 2-я рота заняла окопы противника, который отступил в лес, лежавший в нескольких верстах впереди нас. Только что рота расположилась в окопах противника, как по ним они открыли сильный артиллерийский огонь, причем стреляли и крепостные орудия. Наша артиллерия, не смотря на мою просьбу открыть огонь, не стреляла, как я выяснил, по недостатку снарядов»[18].

«5-го ноября, приблизительно за час до захода солнца 2-я рота, – пишет другой участник этого боя[19], – пошла на «ура». На нашем правом фланге австрийцы, видя нашу малочисленность (в нашей роте оставалось человек 140, их же было около батальона), рискнули перейти в контр-атаку, но были быстро смяты. Отослав в тыл около 200 пленных, рота, из вновь занятого окопа, открыла огонь по австрийцам, убегавшим в сторону леса. Они несли большие потери, но, к сожалению, этот огонь вскоре пришлось прекратить, так как легкая австрийская батарея выкатилась на северную опушку леса и, дабы прикрыть бегство своих, начала нас обстреливать, но на свою беду залпами. Это дало нам возможность, пользуясь сравнительно большими промежутками между орудийными залпами, отвечать им тремя или даже четырьмя залпами, на каждый их залп, чем мы вынудили их прекратить огонь и убраться. Только что мы избавились от легкой батареи, как с Краковских фортов загудели около 10 тяжелых снарядов, почти совершенно уничтоживших левый фланг только что занятого нами окопа. При этом мы потеряли около 5-ти человек. Уже основательно стемнело, когда все успокоилось и мы смогли приступить к осмотру нашей новой позиции!..»

Все эти показания участников, хотя в деталях порой и противоречат друг другу, дают чрезвычайно яркую и захватывающую картину вечерней атаки I-го и IV-го батальонов.

Общая ее картина определенно из них встает, как живая.

К вечеру 5-го ноября, последним усилием, понукаемые командованием 4-й австро-венгерской армии и австрийской Ставкой, 45-я и 27-я дивизии VI-го венгерского корпуса (и притом, главным образом, именно эта 27-я венгерская дивизия) пытались прорваться на северо-восток, «на Мехов».

За 4-е и 5-е ноября, однако, VI-й австрийский корпус, в тщетных атаках, постепенно растерял весь свой порыв. Взамен флангового удара, под прикрытием верков Краковской крепости, два дня австрийцам пришлось вести наступление в лоб на упорно зацепившихся за высоты севернее Ржеплина и Красенца Семеновцев.

За эти два дня полк блистательно выполнил свою задачу по прикрытию нашего левого фланга и не сдал под напором, во много раз превосходивших его силы, австрийцев.

Когда же австрийцы, в последней попытке, еще раз бросились в атаку, метко направленный фланговый артиллерийский огонь, особенно батарей 23-й артиллерийской бригады, сломил уже надломленный двух-дневными тщетными атаками порыв VI-го венгерского корпуса.

Но, конечно, одной артиллерией победы добиться нельзя. Полк именно не упустил этой минуты перелома и, с места, бросился на дрогнувших австрийцев, обратив их замешательство в полный разгром. Ведь, по самым скромным подсчетам, только нашим I-м батальоном было захвачено не менее 700-800 пленных с 6-ю офицерами. В действительности трофеи наши, конечно, были больше. Ведь брали пленных и роты IV-го батальона.

1000 пленных на участке двух батальонов за 1-2 часа боя – вот примерная оценка успеха нашей контр-атаки вечером 5-го ноября.

Наш контр-удар был на-коротке – всего 1 ½ версты (от юго-восточной окраины Сулковице до Красенецких выселков «к Крас»). Не глубже было продвижение и нашей 14-й роты у Ржеплина.

Это была типичная контр-атака, а не наступление.

Конечно, вероятно удалось бы без боя занять и Красенец (ведь там уже были разведчики 4-й роты), но наступившая ночь вряд ли позволила бы использовать этот успех. Да в данном случае дело шло об охране фланга наших армий, а не о наступлении. Все равно ведь наступление уперлось бы в Краковские форты, которые взять с налета было немыслимо.

Поэтому, можно сказать, что контр-атака полка 5-го ноября дала полностью все, на что только можно было надеяться и оправдала самые радужные расчеты и пожелания.

В этом бою 27-я венгерская дивизия была разбита и у нее надолго была отбита охота к попыткам прорваться через русский фронт «на Мехов».

Степень деморализации этой дивизии лучше всего видна из подлинных описаний того времени, характеризующих ее в отдельных мелких эпизодах. Вот несколько примеров:

«При атаке 15-го (конечно, очевидно 5-го) ноября неприятельской позиции у д. Сулковице, – доносит командир Его Величества роты капитан Попов[20], – видя, что часть отступавшего неприятеля спряталась в сарае фл. Красенец, один солдат вызвавшись пошел туда и заставил один положить оружие, построиться и идти за ним одного австрийского офицера и 24 нижних чина, коих и представил мне». Фамилия этого солдата – Е. В. роты – рядовой Кирилл Момонт.

Вот другой пример[21], приведенный в той же полевой книжке: «Младший унтер-офицер Е. В. роты Петр Пожедаев при атаке 5-го ноября перед д. Сулковице лично взял в плен неприятельского офицера, после чего приказал положить оружие 10-ти нижним чинам».

На ряду с ротами I-го батальона столь же деятельное участие принимали в этой контр-атаке также 13-я и 16-я роты.

Командир Его Величества роты капитан Попов рапортом свидетельствовал о действиях капитана Поливанова: «Командир 16-й роты искусно поражая неприятеля огнем своей роты... непрерывно продвигаясь вперед, окапываясь... Около 4 час. дня 5-го ноября, приблизившись к неприятелю, повел свою роту в энергичную атаку и, этим стремительным порывом, упорство противника, одной из частей 5-го[22] венгерского корпуса, было сломлено. Атака затруднялась огнем неприятельской батареи, стоявшей открыто на опушке леса».

Про действия 13-й роты лучше всего свидетельствует то, что при атаке 5-го ноября пал смертью храбрых во главе роты ее командующий, поручик Коновалов I.

В этот же день, кроме того, был ранен у Пржебыславице младший офицер пулеметной команды прапорщик барон Типольт.

Из всех описаний совершенно определенно явствует, что разгромленную 27-ю дивизию от полной катастрофы спасла лишь, лихо выехавшая на открытую позицию на северной опушке Щодрковицкого леса, легкая батарея. Если бы и с нашей стороны было сделано то же, вряд ли австрийцам удалось бы вообще задержаться до линий крепостных фортов! Но этого сделано нашей артиллерией не было и с батареей пришлось бороться пехотным огнем. А это дало австрийцам время опомниться и остановиться.

В своих воспоминаниях начальник штаба австро-венгерской армии генерал Конрад фон-Гетцендорф про этот день отмечает: «Ржеплин, вследствие атаки русских превосходных (?) сил, сдан и 45-я и 27-я дивизии отведены (?) на фронт примерно по линии: Дамице – Красенец – Щодрковице – Смордовице. Противник проявил большую активность».

Если отбросить более чем осторожные обороты фраз повествования генерала Конрада, то проводимые им факты точно соответствуют обстановке: Ржеплин взят нашей 14-й ротой. «Отвод» 45-й и 27-й дивизий на указанный им фронт, означает для этих дивизий отход на добрые 2 версты назад, взамен прорыва «на Мехов».

Официальная австрийская история войны про этот день пишет: «точно также 27-я и 45-я ландверные дивизии, которые были нацелены на Ивановице, дабы совместно с X-м корпусом выбить противника из района Скалы, хотя первоначально и продвинулись через Ржеплин, контр-атакой русского XVIII-го корпуса, веденною с фронта Ивановице – Скала, были отброшены снова в юго-восточном направлении и так как вследствие этого положение VI-го корпуса стало чрезвычайно тяжелым, его командир фельдмаршал-лейтенант фон-Арц просил своего командующего армией о помощи. Эрцгерцог Иосиф-Фердинанд, вечером же, послал на помощь пострадавшему корпусу Арца, в виде подкрепления, 9 батальонов 95-й ландштурменной бригады полковника Пясецкого, из состава Краковского гарнизона»[23].

Из этого официального документа еще резче выступает картина разгрома 45-й и 27-й дивизий VI-го венгерского корпуса. Не точно в этом описании только то, что успехи приписываются не Гвардии, а частям XVIII-го корпуса. Ошибка эта, по-видимому, произошла из-за того, что действительно на этом фронте, но на следующий только день (6-го ноября), XVIII-й корпус сменил Гвардию. Очевидно австрийцы и решили, что объяснением такого неожиданного для них перелома боя явилось прибытие свежего корпуса. Не отрицая большой поддержки, оказанной полку в этот день батареями 23-й артиллерийской бригады XVIII-го корпуса, все же слава этого боя, во всяком случае на фронте Ржеплин – Красенец, целиком и безраздельно принадлежит Семеновцам!

Под утро 6-го ноября полк, на позиции Ржеплин – ф. Красенец, был сменен частями 23-й пехотной дивизии XVIII-го корпуса и отошел в дивизионный резерв в с. Миногу.

При этой смене был убит младший офицер 9-й роты подпоручик барон Витте.

Всего за этот бой полк потерял:

убитыми: командующего 13-й р. пор. Коновалова 1, младш. офиц. 9-й р. подпор. бар. Витте

и ранеными: младш. офиц. 2-й р. прапорщ. Тимашева, младш. офиц. пулеметной команды прап. бар. Типольт.

Потери в нижних чинах, особенно в ротах IV-го батальона и во 2-й роте, были довольно высоки. Во всяком случае полк за этот бой потерял не менее 200-300 нижних чинов.

Полк получил за этот бой по 5 Георгиевских крестов на роту от Государя Императора и по 5 же от Главнокомандующего юго-западным фронтом.

Командир 14-й роты шт.-капитан Миних был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени, а командиры 16-й роты капитан Поливанов и 2-й роты шт.-капитан Леонтьев – Георгиевским оружием.

* * *

Собравшись в Миноге полк получил заслуженный отдых за славные бои 4-5 ноября, когда он с малой кровью (по сравнению с Ивангородом), блистательно выполнил очень трудную боевую задачу – обеспечить фланг нашей армии, задержать наступление во много раз превосходившего его по числу противника и, наконец, разбил и отбросил его, захватив 1000 пленных. А насколько чувствителен был наш удар 5-го ноября, видно из того, что на поддержку разбитым нами австрийцам пришлось вывести даже из крепости Краков часть гарнизона.

Стоянка в Миноге оказалась однако недолгой. В связи со сменой на южном фронте (Скала – ф. Красенец) Гвардии XVIII-м корпусом и переводом Гвардии на фронт к северу от Скалы (1-й дивизии севернее, 2-й – южнее, примыкая к Скале с севера), полк 7-го ноября был переведен в Имбрамовице в резерв за левый фланг нашей дивизии.

Между тем правый сосед Гвардейского корпуса – XIV-й корпус был сильно потеснен австрийцами севернее ж. д. Олькуш – Вольбром и командованием нашей 9-ой армии на его поддержку были спешно двинуты части Гвардии. У Вольброма фронт заняли Лейб-Егеря, наш же полк, 8-го ноября, был двинут в Вержховиску, где простоял в резерве за Егерями. 9-го полк был двинут (все время оставаясь в дивизионном резерве) еще севернее в Лабзову, а 10-го ноября, вновь вернулся в с. Имбрамовице, откуда вышел 7-го числа.

Хотя за эти дни полк и не участвовал в боях, но постоянные переходы взад и вперед довольно сильно нас измотали, тем более, что выпавший снег и наступившие довольно сильные морозы, при полном отсутствии у нас теплой одежды, стали заметно сказываться.

10-го ноября в Имбромовице приехал в полк наш офицер, причисленный к генеральному штабу (в штабе XVIII-го корпуса) шт.-капитан фон-Лампе, и впервые открыл нам глаза на общий ход событий. Ведь в этот день, как раз было получено доверительное сообщение из штаба дивизии о предстоящем на следующий день общем отходе всего юго-западного фронта в связи с обстановкой под Лодзью. Действительно, в ночь с 10-го на 11-ое главнокомандующий Северно-Западным фронтом генерал Рузский намечал, из-за окружения Лодзи, общий отход всего своего фронта, который неизбежно увлекал за собой и отход, среди полного успеха и, как казалось тогда накануне решающей победы над австрийцами и всего юго-западного фронта. По счастью этот приказ был отменен и окруживший с востока Лодзь германский корпус сам едва на следующий день смог вырваться из того мешка, в который попал.

10-го вечером, в связи со слухом об общем отходе, настроение у нас было разочарованное.

Совершенно для нас неожиданно, утром 11-го ноября мы были, однако, двинуты на фронт для поддержки и смены, понесших громадные потери, Лейб-Гренадер в с. Задрожье (т.е. на фронте 2-й Гвардейской пехотной дивизии).

Был ясный, морозный день. Прибыв в с Задрожье, мы узнали, что Лейб-Гренадеры утром перешли в наступление против громадной деревни Сулашова (по карте: Сулашов I, Сулашов II и Сулашов III). Одержав первоначально крупный успех, они, по их словам, не разоружили пленных и те, когда передовые цепи и резерв прошли сквозь них, открыли по ним огонь с тыла. Было ли это действительно так, сказать сейчас трудно, несомненно были однако громадные потери Лейб-Гренадер и замена их командира нашим бывшим начальником штаба дивизии полковником Рыльским.

Полк сменил Лейб-Гренадер и должен был организовать позицию, в сильный мороз без теплой одежды. Промерзшая земля едва поддавалась лопате. Во многих наших ротах единственным закрытием служили обледенелые тела павших Лейб-Гренадер.

По счастью, в этих исключительно трудных условиях, австрийцы держали себя сравнительно спокойно.

Мы оказались снова против того V-го венгерского корпуса, с которым уже дрались в Кщеновском лесу под Уршулиным и у Ивангорода. Против Задрожской позиции стояла та самая 33-я дивизия, которая была нами сбита у Ивангорода.

На Задрожской позиции, больше страдая от холода, чем от венгров, полк простоял ровно неделю (с 11-го по 17-е ноября) и 17-го ноября был сменен и двинут в свою очередь для смены стрелков Императорской Фамилии на позицию у Суха Гурка (в 5 верстах к северу от Задрожья).

Здесь мы сменили стрелков и простояли у Суха Гурки ровно 15 дней, до 1-го декабря 1914 года (штаб полка – Поромбка).

Стоянка была довольно трудная. Полк все время, изо дня в день, нес потери. Противник заметно усиливался. Особенно это сказывалось на его артиллерии. Стали появляться все более и более крупные калибры (несомненно из состава Краковской крепостной артиллерии). С особенным ожесточением эти тяжелые орудия вели огонь по тылам наших соседей справа – Преображенцев (Поромбка Гурна).

Позиция австрийцев затягивалась проволокой и становилось все более и более ясным, что намечавшаяся атака этих позиций будет еще труднее, чем атака укрепленной позиции под Уршулиным. Недостаток у нас снарядов стал сильно сказываться. Явно ощущалось превосходство артиллерии противника.

Единственным отрадным явлением было то, что неожиданно наступила оттепель и вторая половина ноября была несравненно теплее первых его дней. К тому же начали подходить и теплые вещи.

Полк занимал позицию у Суха Гурка по очереди двумя батальонами, сменявшими друг друга через несколько дней. Нашим противником был все тот же V-й венгерский корпус, в частности, 37-я гонведная его дивизия. Та самая, с которой мы встретились у Кщонова и Уршулина.

В Поромбку пришли две наших маршевых роты, приведенных поручиками Кавелиным и Пенхержевским I, командиры получили соответственно 15 и 13 роты.

За стоянку на позиции у Суха Гурка полк впервые праздновал свой полковой праздник на войне. Условия боевой службы не позволили его отпраздновать всем полком сразу и поэтому праздновали его дважды: 21-го ноября два батальона и 24-го вторые два. Был отслужен молебен, а потом был очень скромный ужин в импровизированном собрании. Помнится, что тосты пили глинтвейном за неимением другого вина.

Простояв 15 дней на позиции у Суха Гурка полк, совершенно неожиданно, получил приказ об отходе в ночь с 1-го на 2-е декабря.

На этом закончилось участие полка в Краковских боях.


ПРИМЕЧАНИЯ:

[1] Австр. оф. История войны, т. I, стр. 491.

[2] Австр. оф. История войны, т. I, стр. 525.

[3] Полевая книжка капитана Попова, №50.

[4] На самом деле, между 15-й и 16-й. По-видимому, эта ошибка связана с тем, что примыкавшая к 14-й роте слева 15-я была подчинена командиру 14-й роты. А.З.

[5] Пржебыславецкого.

[6] Сообщение полковника, а тогда шт.-капитана и командира 2-й роты Леонтьева.

[7] Сообщение капитана, а тогда подпоручика и младш. офицера 2-й роты Баженова.

[8] Ошибочно, это была 16-я рота, а левее – 13-я.

[9] Сообщение генерал-майора, а тогда командующего 14-ой ротой шт.-капитана фон Миниха.

[10] Австр. оф. История войны, т. I, стр. 527.

[11] Донесение вр. командующему IV батальоном полковнику ф. Тимроту 2. 1 час 10 мин. дня, №51, из Г. дв. Сулковице. «вошел в соприкосновение 13-й ротой, она держит связь с 16-й, слева от меня пошел в разведку поручик Пушкин... Капитан Попов». (Из полевой книжки командира Е. В. роты капитана Попова).

[12] Австр. оф. История войны, т. I, стр. 527.

[13] Сообщение генерал-майора, а тогда командующего 14-ой ротой шт.-капитана фон Миниха.

[14] Под вечер 5-го ноября.

[15] Между с. Сулковице и фв. Красенец.

[16] Сообщение полковника, а тогда командующего 4-й ротой подпоручика Зайцова 2.

[17] Сообщение полковника, а тогда командующего 3-й ротой шт.-капитана фон-Эссена 1.

[18] Сообщение полковника, а тогда командира 2-й роты, капитана Леонтьева.

[19] Сообщение капитана, а тогда младшего офицера 2-й роты подпоручика Баженова.

[20] Полевая книжка полковника, а тогда капитана Попова от 13-XI-1914 г. из с. Задреже №60.

[21] Там же, от неизвестного числа января 1915 г. №73.

[22] Ошибочно, на самом деле VI-го.

[23] т. I, стр. 530.